• Casino онлайн
• Игровые автоматы играть бесплатно русские вулкан

Вексельные системы игровые автоматы играть бесплатно!

В 2014 году от Рождества Христова на престол в Киеве сели нацисты. В дни второго Майдана на Украине я сидел в России в тюрьме. И без того, бичами гонимые в бой, показавшие способность воевать лишь при превосходстве один к десяти, бросая технику и людей, с Луганщины и Донбасса в панике катились в обратную сторону украинские фронты. Не вынесли русского сопротивления внуки Мазепы и дети Бендеры. Народная армия Новороссии: шахтеры и агрономы, строители и студенты, милиционеры и уголовники, юристы и бухгалтера, пекари и врачи... Словно не её полки были в щебень раскрошены в Иловайском и в Южном "котлах", разбили лбы о двери обеих столиц. Я шел каждый день на работу, а надо мной, чувствовал, висел приговор. Но сам собой пришел ко мне единственный правдивый ответ: тебе не устоять без Новороссии. И вот рано утром спиливаю ножовкой весь сад - пять или шесть деревьев. А вам, ребята, - обращается он ко мне, единственному здесь россиянину - Док и Сапожник еще утром укатили в разведку, - спасибо, что приехали с помощью. Ночью мы спим в комнатах на двух человек, кому не выпало номеров, лежат на полу в холле на коврах и матрасах. Мы идем по осенней пустой дороге, засыпанной гнилым орехом и листьями. И вот настало время вспомнить про них - голодных собак войны, что до костей износили пушечное сало на железных боках. И в несколько суток села в "котлы" вся хваленая армия "великих укров". Россия собрала в Минске Киев и Новороссию, дав заключить перемирие. Сядешь за разжигание межнациональной розни, - по душам делился со мною другой. Если поначалу кто-то подходил поддержать, и не скрывал возмущения, то мало-помалу, все тихо стали проходить мимо меня. Можно было искать виноватых, можно было пытаться и дальше вилять. В сети я нашел контакты, попросил анкету добровольца, заполнил и отправил по почте. Никаких тебе документов, кроме своего паспорта, никаких тебе медкомиссий, всё на честном слове, что сам здоров. Я ночью чуть не вышиб глаза - торчат по кругу избы саженцы яблонь. На кухне две женщины в форме швыряют в чугунную ванну замерзшую рыбу. В дверях оглядывает строй заместитель командира Родник, с сумерками в глубоко посаженных глазах, с черно-белою бородой по обводу лица. Мимо, как вынутый из воды, мотается по этажам уставший комвзвода Роща - крайний за новоселье. Киселевский Александр, Булитко Василий, Власенко Дмитрий, Гончаров Виталий, Евтушок Владимир, Иваненко Алексей, Савицкий Петр, Спечак Сергей, Теплюк Иван, Третьяк Максим, Федюкин Андрей, Цвигун Сергей, Захарченко Виталий, Зубок Владимир, Кизик Роман, Мирка Назарий, Михайлович Сергей, Симисюк Николай... С той поры, как бежала от наступающей Советский Армии по Крещатику и Подолу побитая нечисть Гитлера. Пошли вперед, ломая фашистские шеи, русские батальоны - внуки и правнуки советских воинов-освободителей. Вновь показали русские всему миру, никому не нужное великодушие. Отползли на запад истрепанные лохмотья армии "великих укров". Что, сколько не выбирайся, а только сильнее осыпаются стены". Собрав вещи, старую чеченскую "горку", ранец, разгрузку, еды на дорогу. А семья - это был тыл, крепкий надежный тыл, составляющий счастье. И лишь только он, деревянный терем - один уцелевший, медленно гниет у воды. На АГСе Синего висят на стволе мохнатые розовые наушники. В коридоре тусклые лампы, вдоль стен ящики с крупой и тушенкой, и на них курят военные. Уже собирают ночной караул, и за столом у парадного пишет наряды Хомяк. Потому что умерли от слабости и от старости прежние его победители. И никого не пришлось сокрушать, кроме обезоруженного одинокого "Беркута" - единственного, кто вышел умирать под пули нацизма. Дымит оркестровая яма и гаснет, словно электрический свет, едва взошедшее солнце. И вот 18 августа Новороссия перешла в наступление по всем фронтам. И от этого грома не дошли до Киева, не разбили цепи всей Украины, и не перевешали на площадях киевских гитлеровцев, русские войска. Я, помню, сидел в кабинете на зоне и думал: "Как, ты, загнал себя в эту яму? Все эти годы после Грозного, я жил серой жизнью, с какой-то пробоиной в умирающей душе. Потому что единственное настоящее Счастье в моей жизни - был фронт. И осыпаются грязные за дворцом окопы, и ветшают за ними разбитые стены руин - сокрушили камень железные болванки снарядов. Отдельными шеренгами стоят у столов минометы, тяжелые пулеметы, станковые гранатометы, сложены на брезент ПТУРы, "Мухи", "Шмели". Ну, грех на душу не беру - врать не стану, - оборачивается он ко всем, - а человек сорок я там уложил...

Бесплатно в казино! Allbestcasinos - Топ 10 казино онлайн.

Слушай, как падают на головы мины, как разбивает сердца свинец, как от огня и от слез вытекают глаза... Майдан победил, а через месяц я закончил службу в Чечне. Как они пролетели в моей судьбе - многого не расскажешь. " Через семьдесят лет взял реванш, побежденный на Украине фашизм. Потому что ставка в этой игре - существование нашей Родины! В окружении зал, и по всей сцене сбивают дикие пули. Оставлен Славянск, пал Краматорск, отрезаны мятежные столицы. Засверкали, надвигающиеся с Востока штыки и, стуча копытами, в панике бросилась лизать хозяйские сапоги вся чертовщина. В те дни ползла на коленях, как на отрубленных ногах, в Белые дома Президентов вся сатанинская секта. И загремело небо от возмущенного голоса лживых "мировых демократий" Запада и Америки. Оказалось, я в Грозном обманул сам себя, поверив в семью. А над причалом, расплывшись в тумане, плывет в высоте деревянная изба Синего - пропахший дымом костров, проеденный мышами дворец, обглоданный по краям железными челюстями мин. Все, кого сменили в окопах, собрались в городском местном пансионате, недавно перешедшем в распоряжение "Беркута". На первом этаже в обеденном зале свалены друг на друга мешки и боеприпасы, бушлаты и рюкзаки. Сидели вчетвером в одной воронке - мина к ним прилетела. В феврале на Украине победил Евро Майдан, проплаченный США. Устал караул, и примчалась новая революция: Яценюк, Аваков, Турчинов, Ярош, Ляшко и Кличко... И со всеми "европейскими ценностями" в мозгах, что не менялись из века в век: "Убей в себе русского! Наши пращуры били железные римские легионы, наши прадеды стояли за Веру, Царя и Отечество, наши деды сражались за Родину и за Сталина, наши отцы умирали во Вьетнаме и Афганистане во имя "интернационального долга". И будем стоять даже тогда, когда отступят самые храбрые. Мы, кто создал величайшую в человеческой истории державу, которую еще носит земля. К середине августа стало ясно, что идет к финишу концерт "Новороссия". Покрылись испариной лысины и залысины новоявленных геббельсов: яценюков, турчиновых и аваковых... Но у Финна не было глаза, что сразу исключало его из милиции. Отсиделись в окопах, переждали весь минопад, и нынче что-то никто не спешит раздеваться. И ледяной ветер гоняет у причала бледные зыбкие тени, не заплативших за переправу. Солдаты глушат последнюю технику и в тишине слышно, как хлопают двери кабин. Брошен на табурет телефон и слышится негромкая песня: "... Забыв простое правило власти: убей тысячу - спаси миллионы! Куда уж там Ющенко и Тимошенко, что шестилетку подряд, втихаря под месяцем, ночью, обворовывали народ... Наши враги называли нас русскими и сами дрожали от этого имени. Не понимая, что сами себе, а не зеки определили им срок. Первый в куртке милиции, второй в камуфляже с рыжей бородкой. Вот и под минометами выскакивали из избушки в трусах. - А, ты, колбасу-то, на гвоздик подвесь, - показывает он мне в потолок. Я сижу у воды на деревянных настилах пристани, наконец, понимая, куда я попал, и, о чем говорил мне Шайтан. Качаются на воде черные мокрые доски, о которые ударяет с разбегу волна. Ползут по берегам "стовка" речные холодные испарения - непроходимые туманы Стикса. Еще не поняли, что солдатская доля - неволя: служи сто лет, не выслужишь и ста реп. " По улицам ходят живые люди, и квартиры полны нажитого добра. Уже сумерки на дворе, и из степи - черной щели между небом и землей - дует ветер. Где всё перемешано, как в толпе: и негодяй и святой, и барин, и еврей, и всякий скот из Ноева ковчега... - У нас тоже такие вот ополченцы заняли в городе милицейский отдел, - с сердцебиением начинал Синий. Хотели всем составом отправить "Беркут" - у Севера свои атаманы в казачестве.

Потому что вновь никто не решился спустить с привязи пулеметы, досыта накормив их новым Майданом. И несет его не Украина, а несет его весь Западный мир. Теперь то, что не доделали наши деды, досталось доделывать нам. Мы получили славу от врагов наших, проклинавших нас. И пусть не все мы русские по национальности, но все мы русские по духу. Мы ведь и вправду всю Отечественную отсиделись по лагерям". За вокзалом встречали два плохих актера, игравших в войну в мирном городе - Финн и Рей. За горами, за лесами, за черным погорелым лесом жил Синий... Ходили здесь с удочками, пока не встретились с Синим: Прошлой ночью избушку бомбили из минометов "укропы". Эти живут тут полмесяца, привыкли, что здесь край земли; днем загорали на солнце и спать ложились в трусах. Откуда-то из темноты бьет по украинским позициям танк. Они хорошо свистят в тишине, но падают не на нас, в какой-то дали. Свою пулю ты не услышишь, а свою мину услышать можно. Вот эта Пристань Отчаяния, за которою лает Цербер, от которой отчаливает Харон... Они еще полны ненависти, еще вспоминают, еще веселятся, еще радуются вчерашним победам... Они говорят: "Донецк - военный город", а я был в нем, говорю: "Мирный! Я попал в Чечню в шестой год войны, и в Грозный в десятый год войны. В Грозном целые улицы стояли в центре города без людей... Из них многие после того боя сломались: выкопали своих убитых, сказали: "Идите вы на хрен со своими разборками! Приоткрыто окно, и течет в комнату холодный осенний ветер, но накурено и душно в нашем собрании. Этот мародерский нарек себя вызывающе и потрясающе - "Добро"! Пробовали воткнуть в окопы со своей полусотней Михалыча - заупрямился вредный старик. "Ребята, одна просьба, - поправляет она шерстяной на голове платок, - посуду возвращайте. Открылись нараспашку городские ворота и, взяв на Большую Охоту железных собак, двинулась - "Drang nach Osten! По всем бумагам я был на государственной службе в колонии строгого режима, где и сидел вместе с зеками за колючей проволокой. А едва только кончился Минск, бросилась по миру с протянутой лапой - собирать подачки для новой войны. Рядом у стола во дворе возится Синий: достает из снарядных ящиков свиной антрекот - будущий завтрак. Здесь только одно, во что мы всё верим - это Россия. Пансионат - последняя пятиэтажка на окраине города. Песня, которую до войны знала до буквы вся Украина. Они всем отрядом в большой казарме на железных кроватях, я в углу той казармы в своем кабинете, начальником их отряда. В августе на меня "донесли" за видеообращение в помощь Донбассу. Не каждый день судят человека за оскорбление президента. По одному - сходить в туалет и умыться, тянутся в двери бойцы. Я тоже спускался на пристань, заледенел от воды и от ветра за пару минут. - Он на Грабском один против БМП "укропского" выходил, - негромко говорит рядом Синий, пока не слышит Японец. Они в сторону уходят, а он встал в полный рост в чистом поле напротив брони с автоматом. Стоят на месте всем экипажем, не шелохнутся - мозг свой в порядок приводят. Дальше улочка дачных домов, угольная шахта "Комсомолец Донбасса", окопы, а там и "укропы". Просто не в кабаках сидели, а черту в зубы смотрели. А он бросил всё в Украине и ушел в ополчение на Донбасс.

Когда-нибудь я напишу про это отдельную книжку, дежурную хронику похлеще любой самой страшной войны. И один генерал поставил в углу доноса свою роспись и запись: "На аттестацию. На месте в колонии на общей планерке меня обвинили, ни много, ни мало, в оскорблении президента, сказав писать рапорт на увольнение, потому что завтра в тюрьму. Часовой утренней смены - ответственный за завтрак, раскладывает костер. Вот торчат в поле друг против друга ополченец и БМП. Весь путь-то до первых траншей всего лишь десяток минут. Штурмовал в апреле Луганское СБУ, записался в "Восток", попал в мае в Донецкий аэропорт, прошел там самые первые, самые жестокие бои, в июле вернулся живым с Саур-Могилы, да в августе поймал в Ясиноватой залп "Града". Где главным будет, увы, не высота поступков, а больше мерзость с позорищем. И расстановка в этой игре - со всех сторон проигрыш. У огня, швыряя на сковороду ломти свинины, распоряжается Синий. И этот уже умирать вышел, ему все равно, и те ни вперед, ни назад... Шахта безлюдствует с лета, и здесь небывалая тишина. Но всё это будет потом, если не провалится в преисподнюю... Быть может кто-то еще не понимает, или не видит, но мы на всей планете остались одни. У нас больше нет ни одного союзника, кто бы поддержал нас на этой земле. Праздник на заставе у Стоматолога, трехэтажном особняке на берегу озера. Во всех комнатах цветные ковры, дорогие одеяла, красивая мебель, окна из пластика, уложенная кафелем кухня, резные шкафы, в золоченых обрезах книги... Во дворе в летней кухне пьют красное, на вишне, вино восставшие шахтеры Донбасса. Стоит вхолостую железо, а из полутора тысяч трудяг, осталось двенадцать: мастер-фломастер, кочегар-перегар и компания... В феврале вооруженное меньшинство Майдана опрокинула невооруженное большинство власти. На Украине по всем медвежьим углам загремело оружие. На огромной веранде дубовые столы с лавками и, вместо поленьев, пылают в камине громадные бревна. По коридорам и лестницам ходят с оружием ополченцы. Сидит у стола и держит двумя руками стакан - густой кирпичный чай. Когда собрали отряд, мы даже не поняли, что здесь за люди. Вставал на западе в полный рост фашизм и на востоке поднимался ему навстречу антифашизм. Не у костра - у пожара, стоим мы, поближе к огню, на весу подливая друг другу вино. Шахта занята каким-то отрядом из Крыма, добровольцами-россиянами.

Техасский покер онлайн! Онлайн Покер - Играть в Покер Онлайн.

Весной против Киева возмутился Крым, откололся Донбасс и Луганск. Завязали затяжные бои, и просидели на месте вплоть до июля. Лежит на столах богатая закуска царей: хрен с помидорами, маринованные баклажаны, свежий хлеб, различная солонина, копченая колбаса... Дальше в окопах под самым забором другие из местных, "стрелковцы" - остатки какого-то батальона еще с обороны Славянска. Плюс мы - группа Севера, по линии фронта рота Ольхона, да плюс в городе какой-то Михалыч со своей полусотней. Высоко над землей, мы с разной оптикой сидим в стволе шахты на верхних ее этажах. Меж двух поселков катается джип с украинским флагом: чем-то заняты господа офицеры. Началось антифашистское восстание народного ополчения. В апреле ударили в дверь Донбасса первые сатанинские авангарды - каратели "Правого сектора" неонациста Яроша. Так, против горсти ополчения Донбасса, что будет еще не раз, с самого начала села в лужу вся украинская армия, вся украинская рать. А мы будем помнить, как года на Куликовом поле в Одессе фашисты украинского "Правого сектора", "Самообороны Майдана" и прочая нацистская нечисть, напала на безоружный митинг противников власти. И когда у них бунт был, у этих майдаунов, когда они скакали там - обезьяны, и когда власть после делили у себя в Киеве - я работал еще. Против за полем две тысячи Национальной Гвардии и столько же солдат ВСУ, плюс "Грады" и танки, и вся бронетехника... Последний пункт сообщал: "Захватить технику и на ней отступать". Вокруг бетон и железо, и со всех дыр бьют в лицо и затылок ледяные ветра. Перед нами степь, лесополосы, два "их" поселка, три террикона, "стовок", блокпост, такая же шахта, неубранное поле подсолнуха. Пыталась восстать и Одесса, да вот слабое это восстание сожгли заживо в одном пожаре. Загнала их в Дом Профсоюзов, где методично расстреливала из оружия, забрасывала ядовитыми газами и "коктейлями Молотова". Там многие годы убивали наших братьев, сербов, а мы только молчали на это, пряча глаза. Ушли к нашим врагам и больше не причисляют себя к славянам Польша, Чехословакия и Болгария. - Чокается со всеми Японец - бывший шахтер, полный кавалер ордена "Шахтерской славы". Я третьего мая последний раз на шахту пришел, отдал заявление. Всё образуется..." "Нет, - говорю, - не буду я больше на них работать! Находка - чертов разведчик, пока торчал здесь на прошлой неделе, выдумал план нападения на врага, где одним из пунктов стояло: "Подойти на бросок гранаты и закидать..." Это с тем, что до "нациков" два километра по голому полю "нейтралки". Над полем тянется дым - где-то в лесу стоит кухня, и варят обед.

Падали с верхних этажей и разбивались насмерть, горели в огне и кричали живые люди... В Славянске я был, возил на позиции продовольствие, медикаменты с Донецка. Это был настоящий кошмар, сравнимый только со зверствами гитлеровцев. Сорваться и бросить всё - терзали сомнения: уволят с работы, когда меньше года до пенсии; чем, если уволят, платить ипотеку, которая кончится через двадцать лет; взять отпуск, да точно, что не дадут; как ехать, с кем связываться, а если и ехать, то, как перепрыгнуть границу; как бросить семью, когда на руках еще старший, а два-три месяца, родится второй... Ведь не Чечня же, когда ничего не имел, и оттого был свободен.   Это невозможно всё описать, это невозможно всем рассказать. Одни твердят: сорок восемь, другие молвят: триста пятнадцать. А тем временем, с каждым днем ускорялись события, и от каждого выпуска новостей у меня опускалось сердце. Я - ветеран второй чеченской войны могу говорить от имени многих ее ветеранов. Потому что распался, развалился на части наш Великий и Могучий Советский Союз!  

Я сидел дома, спрятавшись за спинами зеков, когда гибли под напором фашизма молодые республики. Я - ветеран другой войны, сидел, сложа руки, когда рядом безнаказанно проливалась кровь. Потому что совсем не так, как мы ждали, закончилась эта война. Простили Чечне, потому что сегодня чеченцы стоят вместе с нами. Когда эти нелюди бомбили кассетными и фосфорными бомбами города, и бомбами убивало детей. Нужно было что-то решать, а я не мог разобраться с собой.

Но плескался в груди огонь и всё, что я сделал - записал на видео обращение, да выложил в интернет. Сегодня к нашим границам вплотную подступил фашизм. В роли обслуживающего персонала "цивилизации Запада". Мои сослуживцы пусть и были неравнодушны, но считали всё это нереальным и сумасшедшим: "Мы никогда туда не поедем. Сидишь рядом с ними и чувствуешь дыхание с той стороны границы. - Японец, - подходит он к каждому и, по-особому, принятому лишь на этой войне обычаю, протягивает руку, согнутую в локте. - Пойдешь к Синему, - отправляет он меня в путь, о котором уже рассказал мне вернувшийся с Находкой Шайтан: "Вот где пропасть! Это они там, Находка да остальные, с "укропами" воевали, а я был у Синего... На полу настелены одеяла, наглухо закрыто окно, тумбочка - что-то вроде стола. Наловлена в "стовке" - небольшом озере, местными рыбаками. В толкучке - погашена лампа, прыгаем мы в синий провал двери. И ломятся от закуски столы, и в стаканах не паршивый технический спирт - сотня сортов вина. Еще всё у них на столах - не подмела война дом; с ней-то не наготовишь новых припасов. Даже деревянные рамы и косяки вырваны с корнем - пошли на костры. У всех отрядов, у всех батальонов свои имена - оригинальность этой войны. " Пытались растянуть на всю дыру роту Ольхона - те не поняли замысла, послали подальше. И вот теперь мы продолжаем заливать наши родины кровью на радость нашим врагам. Он дрожит перед нами, когда мы все вместе, но погубит по одному. Те, кто останется, будут всю жизнь будут ползать в цепях. Сегодня они с голыми руками идут против танков и авиации. Ждут нашу Красную Армию, которая - в этом ее историческая миссия - разнесет в клочья весь неофашистский сброд! Это были единственные люди, хоть и по ту сторону решетки, кто меня понимал. У первого просто бельмо, а у Перми экзотическая повязка пирата. Сразу выделяется один: в казачьей папахе, с черной завитой бородой, разговорчивый и радушный. - Два к Стоматологу, два здесь у Японца, один к Синему, - делит по линии передовой Орда нашу группу. Да не изба - только три на три комната, с телевизором да диваном. У рыбы особый невыносимый речной вкус, какой я забыл в последние двадцать лет, покинув деревню. Еще через день кто-то из бойцов отобрал на улице у старика деньги - двести гривен. И так, где пусто, где густо, а начали зашибать трудовую копейку. После кто-то пришел в отдел и от всех дворов передал: "Мы вас ночью сожжем!

Кости кидать онлайн! Гоголь Страшная месть – .

У нас когда-то был с вами Советский Союз, была Российская Империя, которых мы не сберегли. Наш извечный враг с Запада, который хочет только одного - погубить нас. Конечно, кому-то была грош цена, как бойцам, другие никуда б не пошли: воевать-то - не воровать, но многие из этих людей были искренны, и действительно б сели в вагоны, когда б собирали штрафной эшелон. По разным сторонам стола сидят одноглазые - Финн и Пермь. Во дворе в бурых "горках", за плечом автоматы, стоят ополченцы. Прямо во мраке, как вход в другой мир, открывается дверь в небольшую избу. Еще скоро "отжали" - взяли себе бесплатно и безвозвратно, у кого-то машину. Те, кто сегодня стравливает нас друг с другом - извечные наши враги. " - гордо отметил один полковник, просидевший здесь жизнь. Как-то всё слишком уютно и по-домашнему для фронтового резерва. Плавает во тьме сигарета и тянется в небо душными лентами дым. Карабах выгружает на землю колбасу и консервы, хлеб и патроны - не с пустыми руками пришли. Кто-нибудь помнит, что стало с его миллионными ордами?! "Мы и в Великую Отечественную служили здесь Родине! Железные ворота, маленький двор, где уже загнил под ногами урожай этого лета - орехи и груши. Десяток-другой человек добровольцев, что ждут отправки через границу. В первый вечер мы сидим в курилке на улице, на лавках за большим деревянным столом. Осень и рано темнеет, и кто-то запретил зажигать электричество. В динамиках орет музыка, и изредка из кабины долетают слова Карабаха: "Зарядить оружие! Железный, порушенный во многих местах забор, заброшенное хозяйство двора: тракторные колеса, тросы, тазы и бидоны, лопаты и грабли, картофельная ботва, обугленный, с запахом гари, пень, да серый осенний туман над убранным полем. Благо, что позволял коллектив, где рядовым было не до войны от новых указаний начальства, а то держалось единой прямой: главное - зона, всё остальное - иные миры. Орда - старый татарин, капитан, бывший операботник милиции, уже под пятьдесят, сразу признал во мне друга, и первым делом подарил спальный мешок за знакомство. Казак давно вышвырнул стулья, взятые нами с бензозаправки. Уже в сумерках мы высаживаемся у огромного особняка с края деревни. На хрен нам с тобой это нужно - здесь что-то делить! " Совсем ушел в работу и попытался заставить себя не думать об этом. - Так что, кто хочет работать с Пермью - пожалуйста! Потому что из прошлой войны больше всего запомнил бездонную чеченскую грязь. Каждый не ходит - летает с вещами от комнаты до машины: а вдруг переменит решение Сочи... И вот мы снова валяемся на полу в салоне "Газели", когда Карабах гонит машину к Северу. А рота "Лавина" еще дружески помогала полночи таскать из машины взрывчатку. Я вас до самого последнего блокпоста в Россию проведу. Потому что каждый раз меня словно спрашивали с экрана: "А, где сейчас, ты? У них здесь существовала какая-то своя, нам не известная, возня и борьба за власть. Перешли группой границу, попали в какую-то местную охрану станицы, где их назначили в караул у склада вооружений. Подошли к Сапогу со Связью - стволы в лоб: "Открывай склад! Эти остались и первым делом поняли, что утром расстрел. Находка вернулся от Севера со своими бойцами через неделю. С новыми рассказами, как они всыпали взбучки "укропам", и с документальным видео этого боя; где только слышно, как в поле стучит пулемет да видно, как с неба приземляются мины. Мы уезжаем следующей партией: я, Доктор, Орда, Сапожник, Связист. "Подождем еще, - ворочал он п Ночью на шахту прилетали орлы какого-то там отряда; подкатили на "Газели" втроем, привезли с собой фугасов и мин, и растыкали их на дамбе, да по дороге. Пусть, кто может, уйдут, - давно всё понял, и заканчивает встречу Орда. - У тебя контрразведка, а у меня сто чертей за спиной воду мутят... Оттого, что в моей жизни всё оставалось на месте, а там у республик сужались фронты, и падала в пропасть вся Новороссия, я перестал подходить к телевизору. - зло объявляет нам старшина базы Дедушка Рамзай - маленький человек с разбитым сердцем. Круглый да коренастый, а на поясе по всему кругу ножи с топорами висят. " Два других аргонавта из прежней временной группы: Связист да Сапожник, для краткости просто Связь и Сапог. В первую ночь в охране восстание - против командира взбунтовались бойцы. Втихаря сложили оружие и вприпрыжку, через все огороды, на край деревни. В поселках Златоустовка и Новотроицкое каратели из батальона "Азов" совершили грабежи у местного населения: преимущественно, забирали спиртное и продукты питания. И Сочи под напором непьющего оратора потихоньку и сам начал подозревать нас в измене. Сидим с Сапожником на вахте всю ночь, иногда перекидываясь в картишки. Там гость получил в дыню от кого-то из наших, потом протрезвел, а после, на следующий день, был доставлен обратно в "Лавину". И я завидую этой юности, которой еще шагать и шагать по новым дорогам... Там - всюду передовая, партизанщина без линии фронта.

Летом 2014 года, в самые тяжелые для восстания дни, я продолжал сидеть в тюрьме. Я долго над ним хохотал: "Ты, знаешь, что тут не компьютерные игры? Хитрее всех оказался боец, который попросил перед смертью молитву. Остальные стояли с поднятыми руками до онемения, упрашивая "карателей" перед смертью дать хоть минуту на передышку. А после транспортировали обратно через границу с угрозой расстрела по возвращению. Приезжает какой-нибудь на грузовике коммерсант, загружается под завязку, на месте рассчитывается, и через границу в Россию в четыре дороже сдает в пункте приема металл. Позвонили в соседний отряд, где тоже "интернационалисты", запросили мотор. Атака с применением бронетехники блокпоста ополчения в районе Новогригоровки. " Боец взял оружие и бьет одиночными прямо в машину. Автомат отобрал, а бойца загрузил в багажник и уволок в подвал "Беркута". Закончил бить, тот поднялся с земли.- Это здесь она одуванчик! А у тебя за спиною вдруг снова чей-нибудь шепоток:... Идем рано утром, по светлой дороге, взбивая ботинками пыль. Мы идем по пыльной дороге, а навстречу летит по красному небу пушечное ядро солнца. - шагает Зем рядом, прямой и плечистый, с отстающею тенью на высохшей красной земле. - иду я, окрашенный солнцем, вслед уходящим домой облакам. Здесь никогда не было такого ожесточения, и - даст Бог, не будет. Подобрала его, значит, оформила, а он, чтобы что-то себе доказать, сюда и подался. Всех, кто прятался в саду, довели до забора, поставили с поднятыми руками и до обеда расстреливали. Вокруг по полям сожженная украинская техника: БТРы, БМП, машины. Воевал со Славянска, прошел весь Донбасс, был командиром разведгруппы. И без того был гончей породы, а стал совсем пройди-свет. Обстрелы укрофашистами артиллерией населенных пунктов: Савелевка - "Грады", Марьинка - передвижная группа САУ, Докучаевск - тяжелые минометы, Каменка, Кумшацкое, Круглик и Стрюково - минометы. Массированный артиллерийский удар карателей по железнодорожной станции Байрачки. " Те лазили в ней и под ней, только всплеснули руками: "Мы - не подмога! А потом И вот ты стоишь на раздаче и снова берешь у Алены из рук полную чашку, с огурчиками и помидорчиками, и слышишь от нее ласковое: "Свежей засолки", и кажется, что всё это бред. Не гнили в окопах ноги и не разваливалась, раскиснув от грязи, крепкая армейская обувь...